Журнал "Конкуренция и Рынок" сентябрь № 3 (51) 2011
- В своей книге «Владимир. Прерванный полет» Марина Влади писала о Ваших взаимоотношениях с легендарным бардом следующее: «Я вообще не понимаю, что их связывало, и что это была за дружба, что их могло связать, кроме любви к алкоголю и таланта, которым они оба обладали».
- Как будто этого мало! На самом деле у нас с Володей был единственный большой совместный загул, о котором он написал песню «Французские бесы», причем загул этот с Марины и начался. Она позвонила мне: «Володя срывается, приезжай». А сама Марина уезжала на съемки в Италию, и, когда я приехал, выгнала нас с криком: «Как вы мне оба надоели!». Так мы оказались на улице с двумя огромными черными чемоданами, забитыми какими-то сувенирами, одеждой и особенно автомобильными запчастями для знакомых Высоцкого. Володя собирался улетать в Москву, но находился в таком состоянии, что в самолет его естественно не пустили. Тогда мы сдали багаж, и пошли гулять по Парижу. Тут-то Володя и выдвинул предложение. «Ну, давай стопочку. Мы ведь с тобой еще не пили». А что такое стопочка для пьянчуги, это Володя прекрасно понимал, потому и предложил. И понеслось.
- А что было помимо этого загула?
- Нас в 1974 году во Франции познакомил знаменитый балетный танцор Михаил Барышников. И буквально сразу же у нас с Володей возникло удивительное ощущение, что мы знаем друг друга всю жизнь. И также, буквально с этой первой встречи, мы оценили друг друга в плане творческом. Я понял, что его голос нужно как можно больше и чаще фиксировать. Купил себе два магнитофона «Ревокс», самые профессиональные на то время, с большими кассетами-бобинами, мощными колонками, прошел курсы любителя-звукооператора, купил микрофоны. И когда Володя приезжал, мы всегда начинали наше общение с работы. Шли в мою мастерскую, Высоцкий ставил на мольберт тетрадь с записями новых песен, я надевал наушники, он брал гитару, и начиналась запись.
Позже, когда уже делали пластинку, звукооператор спрашивал: «Что за шорох у вас постоянно раздается?». На самом деле это Володя переворачивал страницы с текстами песен. Они были такими «свежими», что он даже не успевал выучить их наизусть. Всего я записал семь дисков Высоцкого. Многие посвященные мне песни были написаны по какому-то моему рассказу или после какого-нибудь нашего совместного приключения. В книге «Две судьбы» как раз об этом и рассказывается.
- Порой складывается впечатление, что, несмотря на идеологический прессинг, в советские времена талантливых людей было больше.
- Процент талантливых людей во все времена, я думаю, одинаков. Но возможностей найти свое место в искусстве в СССР имелось не так уж и мало. Да, все было заидеологизировано, и сфера художественного искусства именовалась художественным фронтом. Как положено, на этом фронте были свои маршалы, генералы, офицеры, рядовые. А чтобы военные хорошо сражались, их надо хорошо кормить, награждать время от времени – обеспечивать мастерскими, льготными путевками и т. д.
И в то же время фронт оказывался слишком большим, контролировать его было трудно, и всегда имелась возможность, найти какой-то окопчик, сидя в котором можно было заниматься творчеством, не демонстрируя при этом свою верность режиму. Были отличные книжные графики – Фаворский, Кравченко, Митрохин. Были великолепные портретисты, пейзажисты.
Талант не должен быть голодным, а членство в творческих союзах гарантировало безбедное существование. И эти художники делали вполне профессиональное, сильное искусство. Они нарабатывали профессионализм до такого уровня, что он чувствовался даже в вещах сделанных явно по заказу власти. Пример – Александр Дайнека. В Италии его творчество сегодня очень популярно, и он был действительно мощным мастером, умевшим создавать настоящие шедевры.
Мартирос Сарьян, в отличие от Дайнеки, «политикой» не занимался. Он просто писал Армению, но как писал! И таких художников было в Советском Союзе довольно много. Конечно, было много и всякой дряни, которая пользовалась всеми благами, создавая абсолютно бездарные вещи, дискредитировавшие само понятие соцреализма. Бездарность ведь отличается своей агрессивной активностью и приспособленчеством.
Зато на другом полюсе были художники-нонконформисты. Притеснение со стороны властей заставляло их сильнее смыкать ряды, и эта солидарность в значительной степени компенсировала отсутствие государственной поддержки. Мы искали новые решения, новые ходы, пытались совершать прорывы в искусстве, и если чувствовали себя очень неуютно в плане бытия, то зато осознавали свою значительность и превосходство по отношению к официозному искусству.
- Зато официозное искусство давило вас государственными структурами. У Вас ведь были весьма сложные отношения с КГБ.
- И неоднозначные. Проблемы мои шли не оттуда. КГБ был лишь исполнительным органом, механизмы которого приводились в движение доносами, приходившими от наших коллег – художников, писателей, поэтов.
Помню свою первую закрытую выставку, куда пришли молодые двухметровые парни – «искусствоведы в штатском» – и стали снимать со стен мои работы. И вот один из них мне и говорит: «Слушай парень, нас вот послали твои работы снимать. А они на самом деле нам нравятся. Нам вот эти не нравятся». И показывает на две работы членов Союза художников, которые были вывешены в качестве своего рода альтернативы.
Сегодня, увы, у самой власти нет никакой идеологии, кроме невнятного бормотания о Великой России. Каким образом она должна стать великой державой, власти и самой пока неясно. Но зато стало ясно, что интеллигенция со своими «выкрутасами» и «измами» для власти опасности не представляет, впрочем, и пользы не приносит… И посему, дорогие творцы, работайте не покладая рук, свободу выражения у Вас не отнимают, вот только денег у власти не просите.
Против серьезного искусства идет борьба, не совсем чистоплотная, но жесткая и программированная. В основе, конечно, опять тот же «презренный металл». Зачастую бывает, что у тех, чьи карманы отягощены большими деньгами, умы культурными и эстетическими познаниями не отягощены. Вот для них и плетутся хитроумные сети заправилами художественного рынка.
Тут и обладание уникальными и модными шедеврами, которые являются лучшим гарантированным инвестированием, и благодаря этим же «шедеврам» (в виде заспиртованной акулы стоимостью $ 12 млн) попадание в высший свет западного общества. Русские нувориши наиболее несведущи в области культурных ценностей, и именно у них неистребимое желание стать частью западного «хай-сосаети». Поэтому и вертятся в Москве и на Венецианском биеннале спруты от арт-бизнеса, а вернее от художественной мафии, Гагосяны и Саатчи, и мелким бесом увиваются за ними российские борцы за новейшие течения, типа Марата Гельмана и Кати Деготь. А что касается «передовых мастеров», готовых продемонстрировать Западу, что и мы «не лыком шиты», то их хватит с избытком.
Вот и видим мы сегодня довольно странненькую, если не страшненькую картинку российского искусства. С одной стороны Илья Глазунов – почтеннейший производитель аляповатых исторических полукартин-полуплакатов, призванных поучать русский народ, с другой – голый Олег Кулик, с чувством изображающий собаку; посереди них – «чего угодно-с?» – безвкуснейшие «Шиловы, Сафроновы, и Ко». А по бокам экспериментаторы вперемешку с уходящими академистами-реалистами. Потеряем профессионализм, серьезный подход к творчеству, ответственность за произведенное – это грозит концом российского искусства.
Безусловно, калечит душу и психику детей и молодежи, все то патологически уродливое, циничное и порнографичное, которое активно пропагандируется и выдается за новаторское искусство. Все это ведет к распущенности и криминалу.
Разумеется, искусство должно находиться в движении и в постоянном эксперименте. Но и здесь нужно понять, во имя чего это должно происходить. Сегодня необходимо восстанавливать интеллектуальный генофонд. Это сложный и длительный процесс. Но без этого все попытки вывести Россию из перманентно-кризисного состояния обречены на провал. Создание отдельных интеллектуальных центров – необходимость.
- А государство в этих процессах никак не участвует?
- Государство фактически самоустранилось. Если не хуже. Вот группа «Война» недавно получила премию Министерства культуры за то, что нарисовала член на Литейном мосту, почти напротив здания питерского ФСБ – бывшего КГБ, с которым меня связывали столь сложные и неоднозначные отношения. Легко сейчас пинать мертвого льва. Но хуже всего, что своей премией Минкульт дал молодежи понять – за обычное мелкое хулиганство тебя не возьмут за шкирку и не отведут в милицию. Совсем наоборот – ты сможешь рассчитывать на деньги и славу.
- Но Вам на это возразят, что есть свобода творчества, что художник имеет право на самовыражение, что на Западе не поймут, если за подобные «художественные акции» кого-то будут преследовать?
- На Западе как раз поймут. Бывший министр культуры Швыдкой как-то раз сказал, что в России есть только два серьезных художника – Кулик и Бриннер. Кулик лет пять ходил в ошейнике, лаял, кусался, публично испражнялся – изображал собаку. Во Франции сделали выставку фотографий, демонстрирующих, как он совокупляется с животными. Пришли французские полицейские, сняли «шедевры» и отвели двух российских галерейщиков на весь день в участок. Французы сочли эти фотографии надругательством над животными, и призывом к насилию, и растлением детей. И никто не пикнул. Только Марат Гельман с Катей Деготь заявили, что этот скандал и есть большой успех галереи и самого Кулика.
Еще один «серьезный художник» – Бриннер. Первая его акция – пришел в музей им. А. С. Пушкина, снял штаны и сделал кучу перед картиной Ван Гога «Красные виноградники». Вторая акция – притащил к памятнику Маяковскому свою супругу, и публично пытался с ней совокупиться. Ничего не получилось – холодно было, он волновался. Третья акция – соорудили трибуну где-то неподалеку от московской мэрии и Бриннер, опять-таки публично, занимался онанизмом. Наконец, вершина «творчества» – поехал в Амстердам и с помощью химического растворителя испортил картину Казимира Малевича. Угодил в тюрьму то ли на три месяца, то ли на полгода, но акцию рассчитал таким образом, чтобы отбывать наказание в самой комфортной и уютной тюрьме.
- И смех и грех…
- На самом деле эти ребята очень опасны, поскольку с их помощью размываются сами понятия добра и зла, что нельзя и что можно.
- Но, что ими двигает? И кто ими манипулирует?
- С одной стороны, здесь конечно присутствует комплекс Герострата, спалившего ради славы храм Артемиды в Эфесе. Человека, обуреваемого таким комплексом, ничто не остановит. Был ведь, например, японец, который бросился с небоскреба на расстеленную внизу простыню. Из завещания следовало, что эта окровавленная простыня – его вклад в мировое искусство. Или был еще сумасшедший, который устроил «перфоманс», публично отрезая себе органы до тех пор, пока не скончался от потери крови. Совокупление с животными или мастурбация для наших псевдохудожников предпочтительней, поскольку обеспечивают не посмертную, а прижизненную известность.
- Сейчас Вы живете и работаете во Франции. Почему именно там?
- Работаю я и в Америке, и в России. Во Франции я в большей степени живу, нежели работаю. Да, когда меня высылали, я выбрал именно эту страну, потому что Париж всегда воспринимался представителями русской культуры примерно так же, как воспринималась Мекка мусульманами. Знакомство с современным искусством Запада для людей моего поколения началось с песен Эдит Пиаф, с приезда в 1956 году Ива Монтана. Французские художники, прежде всего импрессионисты, оказали на нас мощнейшее влияние. Мы все бредили Парижем, и, когда я там появился, это была действительно художественная столица, хотя ее столичный статус обеспечивался главным образом художниками-иностранцами.
Я прожил в Париже 10 лет, пока президентом не стал Франсуа Миттеран и все интеллектуалы не начали оттуда разбегаться. Париж сегодня – в определенном смысле мертвая зона. Но прожив в Америке 30 лет, я снова вернулся во Францию, в значительной степени, чтобы быть поближе к России и другим странам постсоветского пространства, где я могу и обязан служить своим творчеством, своими знаниями.
- Если Франция – мертвая зона, в России все сложно, то какая страна сегодня может считаться лидером в сфере современного изобразительного искусства?
- Бесспорно США, за ней Англия. Неплохо обстоят дела в Испании, где изобразительному искусству традиционно покровительствует королевская семья. На третьем месте – Германия, где очень развита система государственной поддержки. Что-то делается в Швеции, что-то – в Польше, да и в других странах. Но тон, в общем-то, задается Соединенными Штатами. Американцы ведь сумели создать свою уникальную зону культуры, необычайно интересную и привлекательную, над которой сначала смеялись, но которая в какой-то момент выбилась в лидеры.
- Но ведь были для этого определенные причины, предпосылки?
- Была соответствующая команда сверху – от президента Джона Кеннеди – создать привлекательный имидж американского искусства, вывести его на высокий уровень, уйти от образа богатого и бескультурного янки в кепочке.
Под эту задачу составили целую программу, на основе которой была написана книга «Культурная холодная война». Моя жена, Сара де Кэй, перевела из нее фрагменты, которые я передал Владимиру Владимировичу Путину. Сегодня многие тезисы этой работы звучат очень актуально и воспринимаются через призму имеющегося у нас опыта. Выясняется, например, что ЦРУ фактически проталкивало нужных художников в призеры тех или иных международных конкурсов. ЦРУ стояло за раздающими гранты фондами, за средствами массовой информации. При этом и фонды, и СМИ в большинстве случаев не знали, откуда идут деньги. Американские интеллектуалы ведь достаточно щепетильны и не принимают в свою среду тех, кто связан со спецслужбами и отказываются от денег, если за ними стоят спецслужбы. Но получается, что ЦРУ интеллектуалов все равно переигрывало.
- То есть, если говорить именно о сфере художественного воспитания, то надо открывать художественные школы, кружки, организовывать конкурсы?
- Конечно. Хотя, бесспорно, еще важнее понять, куда мы вообще идем.
Воспитание молодого поколения – это проблема глобальная и очень сложная. Телевизор, компьютерные игры, кино, все это в нефильтрованном виде обрушивается на сознание ребенка. У нас в детстве не было столько игрушек. Зато мы умели фантазировать и находили что-то удивительное в самых простых предметах. А сейчас дети килограммами выбрасывают на свалку интереснейшие игрушки, потому что переизбыток ненужной информации притупляет восприятие и рождает безразличие и скуку. Сегодня мы формируем какое-то довольно-таки нездоровое поколение. Отмена смертной казни, постоянное смягчение думцами наказания за растление малолетних может привести, например, к тому, что педофилию признаем за нормальное явление, а публичное изнасилование ребенка будет считаться перфомансом. Все это ведет к распущенности и криминалу.
Ведь если взять тот же, уже ставший знаменитым, «Член на Литейном мосту». Мы не говорим, что это хулиганский акт, «сотворенный» распоясавшейся шпаной от искусства. Нет, мы с глубокомысленным видом рассуждаем с министром культуры, является ли этот «Член» произведением новейшего искусства, и удостаиваем создателей этого «шедевра» – госпремией! Браво!
И мы медленно и верно погружаемся в маразм, воображая будто становимся более толерантными, более гуманными. На самом деле ничего подобного. Мы просто глупеем.
- Чтобы решать глобальную проблему, наверное, нужна какая-то глобальная идея?
- Только не надо создавать эту идею искусственно. В России и без того многое осложняется тем, что русский человек без глобальной идеи жить не может. Нашего мужика личное счастье интересует меньше общечеловеческого. Он за общечеловеческое готов биться до последнего – ментальность такая. А на самом деле все, что требуется – это вернуться к каким-то обычным, базовым, традиционным ценностям. И для начала – просто прибраться в собственном доме.
Беседовал Дмитрий Митюрин
Полностью материал читайте в журнале "Конкуренция и Рынок" сентябрь № 3 (51) 2011
- Войдите, чтобы оставлять комментарии
