Гибель армии-победительницы

Журнал "Конкуренция и рынок" декабрь 2016 №6 (79)  | Константин ЗАЛЕССКИЙ, научный сотрудник сектора исторического анализа и оценок Центра гуманитарных исследований Российского института стратегических исследований.

Часто можно встретить утверждение, что армия – это часть общества . Но это не более чем пропагандистский ход: на самом деле частью общества является не армия, а военнослужащие, солдаты и офицеры. Армия же – это важнейшая часть государственного механизма, часть устройства общества, обеспечивающая защиту государства от внешней агрессии. Причем часто внешняя агрессия может трактоваться достаточно широко: например, когда внутренний враг, контролируемый извне, начинает представлять реальную угрозу существования страны. И именно поэтому одной из необходимых и первоочередных мер для любых заговорщиков, имеющих широкие связи с заграницей и ставящих целью не просто захват власти, а уничтожение существующего государства и формирования на его обломках нового, является уничтожение армии. Поскольку она может представлять угрозу новой власти. Подобная ситуация имела место и в 1917 г.

Вопрос о распаде русской армии в 1917 г. занимает важнейшее место как в либеральном, так и в коммунистическом мифотворчестве. (Вскоре они так же будут обвинять друг друга в разложении армии.) Поскольку и те и другие силы обосновывали свои претензии на руководство страной на невозможности России в сложившихся условиях продолжать войну и эффективно отстаивать свой суверенитет. Но и те и другие заведомо лгали – притом что и либералы, и большевики приложили главные усилия к тому, чтобы развалить армию, которая должна была в 1917 г. одержать полную победу над центральными державами.

Для русской армии 1916-й г. завершился в целом со знаком «плюс»: успехи Юго-Западного фронта укрепили моральный дух войск, к концу года были полностью восполнены все потери на фронте и численность личного состава увеличена, снарядный и патронный голод был ликвидирован еще в начале 1916 г. Возникающие время от времени сложности с подвозом продовольствия в целом решались и не имели системного характера и могут рассматриваться именно как проблемы с логистикой, а не с наличием продуктов питания . На порядок по сравнению с 1915 г. увеличилась обеспеченность армии артиллерией, стрелковым вооружением, военным снаряжением и т. д.

Страна и армия успешно наращивали военный потенциал, в то время как центральные державы его стремительно утрачивали. В армии была успешно проведена реформа по увеличению численности дивизий на треть и шли переговоры с союзниками – причем достаточно успешные, хотя они и не были завершены – о насыщении новых дивизий артиллерией . Заметим, что Россия имела возможность самостоятельно это сделать, но не единовременно, а лишь к концу 1917 г., что, естественно, откладывало бы окончательную победу на более долгий срок.

Большинство военачальников очень оптимистично смотрели в будущее. Например, тот же генерал А.А. Брусилов, который был, наверное, наиболее публичным и склонным к общению с прессой, представителем высшего командного состава Русской императорской армии, не скупился на прогнозы. Так он заявил корреспонденту английской газеты «Таймс»: «Война уже выиграна нашими союзниками, хотя невозможно еще определить, сколько понадобится времени, чтобы убедить неприятеля, что дело, из-за которого он залил кровью Европу, безвозвратно потеряно». А затем повторил для «Дейли Кроникл»: «Победа держав Согласия обеспечена, война может окончиться в 1917 году» .

По большому счету с этим были согласны все, в том числе и представители германского командования, которые чрезвычайно опасались новой кампании. Конечно, было бы ошибкой утверждать, что на третьем году тяжелейшей войны в русской армии не было проблем. Они были достаточно серьезными, чтобы позже в своих мемуарах очевидцы событий 1917 г. смогли пытаться искать именно в них причину великой катастрофы. Однако негативные тенденции в русской армии не были самобытными и чем-то из ряда вон выходящим. Они были общими для всех армий воюющих держав – для немецкой, австрийской, болгарской, турецкой, британской, французской, румынской, сербской и др.

Это прежде всего:
– уход в прошлое профессиональных армий и превращение вооруженных сил в т. н. ополченские армии, то есть армии, состоящие из призванных на службу наскоро обученных крупных масс населения;
– вымывание из армии кадрового офицерского состава, нехватка в котором восполняется массовым производством офицеров военного времени, имеющих слабую военную подготовку, которую им заменял боевой опыт;
– и наконец, усталость населения – как солдат на фронте, так и рабочих, крестьян, служащих, жен и детей в тылу.

Все вместе эти факторы делали армию и общество – не только русское, но и немецкое, австрийское, французское и т. д. – крайне уязвимым ко всякого рода переворотам и решительным действиям, направленным на его дестабилизацию. И именно подобные действия как февралистов, так и большевиков и привели в конце концов к гибели русской армии, причем к гибели не в боях, не от рук военного противника, а под влиянием разлагающей пропаганды врага внутреннего. И тем не менее для того чтобы разрушить русскую армию, потребовался почти год  разлагающей пропаганды, радикальных мер по подрыву дисциплины и авторитета офицеров! И это при том, что сначала февралисты, а затем и большевики всегда утверждали, что в уже феврале 1917 г. русская армия находилась в глубоком кризисе. Когда в глубоком кризисе оказалась Германия, то Кильского восстания моряков оказалось достаточно для распада армии и капитуляции Германии.

Окончательно русская армия как фактически, так и официально была уничтожена большевиками . Что не согласуется с утверждением большевиков, позже тиражированном в советской историографии, о том, что к октябрю-ноябрю 1917 г. армия в своем большинстве выступила на стороне новой власти. Подобная версия событий никак не объясняет в этом случае необходимость такую армию расформировывать в столь сжатые сроки. Однако нельзя, как это в ряде случаев делается, ставить развал армии в вину лишь большевикам.

Эту ситуацию достаточно четко охарактеризовал генерал А.И. Деникин, являвшийся непосредственным участником событий: «Позволю себе не согласиться с мнением, что большевизм явился решительной причиной развала армии: он нашел лишь благодатную почву в систематически разлагаемом и разлагающемся организме» . То есть основы для полного уничтожения русской армии были заложены Временным правительством.

Отсутствие системного кризиса в русской армии к февралю 1917 г., а также тенденции по развалу армии после февраля особенно хорошо просматриваются в дезертирстве. Общее число дезертиров с июля 1914 г. по февраль 1917 г. было сравнительно невелико и составило 195 130 человек – это не только беглецы из окопов, но и запасные, оставлявшие эшелоны по пути на фронт. Согласно официальной статистике с начала войны до января 1917 г. количество дезертиров в месяц в среднем составляло 6346 человек. Уже начиная с марта 1917 г. – до 15 (28) мая 1917 г. число дезертиров сразу выросло на 85 921 человека, то есть в среднем в месяц 34 370 человек. Еще больше оно увеличилось в июле 1917 г. во время т. н. «наступления Керенского»: всего за две недели – 23 432 человека . Эту ситуацию так описал генерал Ю.Н. Данилов, командовавший в 1917 г. 50-й армией: «Под впечатлением этой пропаганды и усталости войной в войсках развилось в тревожных масштабах дезертирство» . Например, только с 1 по 15 июля – во время наступления – их армии бежали 24 тыс. человек.

Другой важный показатель: процент возвращаемости на фронт, то есть раненых, больных и др.: до 1 января 1917 г. у офицеров он составил 92,4 %, у солдат – 75,5 %. А в первой половине 1917 г. упал у солдат сразу до катастрофических 37 %. К ноябрю 1917 г. таковых было уже порядка миллиона человек, только за март – май из действующей армии эвакуировано 620 тыс. солдат, из которых в окопы вернулись 200 тыс. человек.

Уже в ходе Февральского переворота столкнулись две группировки заговорщиков: и группа военного министра А.И. Гучкова, и группа А.Ф. Керенского, которые ставили перед собой цель захвата контроля над армией. Но разными методами. А.И. Гучков считал, что будет достаточно просто перетрясти все высшее руководство, уволив из армии не только монархистов, но и вообще всех, кто вызывал подозрение у новой власти. Эта чистка была проведена в первые же дни, т. е. под руководством все того же генерала М.В. Алексеева, которому, впрочем, не удалось воспользоваться плодами организованного им государственного переворота. Хотя он и стал Верховным главнокомандующим, но контроль над армией утратил, потеряв право проводить собственную кадровую политику при назначении на высшие командные и штабные посты. Будучи хорошим начальником штаба, он оказался плохим полководцем.

Только в марте – апреле были смещены все главнокомандующие фронтами, кроме А.А. Брусилова, 11 из 14 командующих армиями, многие командиры корпусом и дивизий. Всего в марте – октябре в отставку были уволены 374 генерала, причем в первую очередь представители высшего армейского руководства. Так, из 225 полных генералов (от инфантерии, кавалерии и артиллерии), состоявших на службе к кануну Февральской революции, Временным правительством были уволены 68. Как верно указывает ведущий специалист по истории русской армии в 1917 г. доктор исторических наук С.Н. Базанов, «главным критерием оценки личности военачальника в тот момент стала политическая благонадежность, хотя нелишне напомнить, что присягу Временному правительству принял практически весь Офицерский корпус».

Чехарда на командных постах продолжилась вплоть до развала армии и очень способствовала ускорению разложения армии. Если за предыдущие более чем 2,5 года войны с июля 1914 г. по февраль 1917 г. сменилось два верховных, но за восемь месяцев 1917 г. – пять. На пяти фронтах за те же восемь месяцев сменилось 14 главнокомандующих войсками. В среднем в 1917 г. во главе каждой армии сменилось по три командующих, а в 11-й армии – пять. Так же дело обстояло и с корпусами: из 77 командиров корпусов, занимавших этот пост в феврале 1917 г., до ноября его сохранили всего восемь человек.

В отличие от руководителей первого Временного правительства А.Ф. Керенский и его группа в Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов изначально взяли курс на демократизацию армии. Это имело настолько катастрофические последствия, что попытки позже обвинить их в неумении и отсутствии злого умысла выглядят просто наивными. Тем более что эту политику в полной мере вскоре восприняло и Временное правительство – первоначально несколько вынужденно, а затем, после усиления в нем роли Керенского, уже в полной мере.

Изданный 1 марта 1917 г. Исполкомом Петросовета Приказ № 1 о создании солдатских комитетов в армии был полностью одобрен и поддержан Временным правительством. Теперь солдатские комитеты (советы) различного ранга получили официальный статус, причем им был отдан приказ взять под свой контроль оружие, не выдавать его офицерам, а пункт, по которому солдаты вне строя ставились в равное положение с офицерами и отменял почтительное титулование, стал первым и очень серьезным ударом по авторитету офицеров. За этим последовали и другие меры, ясно показывавшие солдатам, что власти не доверяют офицерам. Эту традицию в полной мере позже восприняли и большевики.

С момента распространения Приказа № 1 разложение армии приобрело всеобщий характер и с этого момента постоянно ускорялось. Это при том, что еще даже не началась в полной мере большевистская агитация, которая приобрела всеобщий размах несколько позже. Уже к маю 1917 г. в армии было создано более 50 000 солдатских комитетов разного уровня, в которых числились до 300 000 членов . Так, с момента их возникновения по 1 сентября 1917 г. только на Западном фронте «было создано 7289 ротных, полковых, дивизионных, корпусных, армейских, хозяйственно-технических комитетов. Всего на фронте в комитетах было задействовано 56 957 солдат, офицеров и военных чиновников». 

Все эти люди были оторваны от боевой работы войск и занимались исключительно политикой, что отразилось на быстрой политизации армии. Офицеров повсеместно обвиняли в приверженности старому режиму и контрреволюции. Разваливая армию, политики, с одной стороны, устраняли опасность взятия армией власти в свои руки, а с другой – явно выполняли определенную установку. Ее можно охарактеризовать следующим образом: армия должна сохраняться лишь в том качестве, чтобы она могла кое-как удерживать фронт, но не являться организованной силой, с которой надо считаться в случае окончания войны. Ее задача – просто не открыть фронт немцам, но не более того. В лучшем случае – сковать противника, и поэтому уже ни на какие лавры победителя не претендовать.

Солдатские массы восприняли революцию и революционную агитацию к вседозволенности, что вызвало не только падение дисциплины, ставшее уже обычным явлением, но и изменение самого отношения солдата к войне. Если раньше могла лишь идти речь о том, что отдельные солдаты «не понимают, за что воюют», то теперь под влиянием широчайшей антивоенной пропаганды (которую вели как большевики и другие левые силы, так и противник) все чаще возникали случаи неподчинения приказам, а также братания. Появляющиеся иногда утверждения, что братания, которые действительно являются важным признаком тяжелого кризиса армии и получили массовое распространение до февраля 1917 г., не соответствуют действительности и являются показателем кризиса в армии, верны лишь в том пункте, что они появляются, лишь когда армия начинает разваливаться. До февраля они были лишь частным явлением, а небывалый размах приобрели только весной 1917 г.  Первые поистине массовые братания произошли в Пасхальную неделю, 2–8 апреля 1917 г., на Юго-Западном фронте, где в них в ряде мест приняли участие целые полки.

Окончательным приговором армии стала принятая в мае 1917 г. «Декларация прав военнослужащих». За солдатами закреплено право свободно высказывать свои политические, религиозные и социальные взгляды, быть членом любой политической партии, запрет на цензуру печатных изданий, ношение вне службы гражданской одежды и т. д. и т. п. Командование назвало ее «последним гвоздем, заколоченным в гроб русской армии». Их мнение в общем-то никого не волновало. Даже А.А. Брусилова, который на тот момент еще находился в фаворе у А.Ф. Керенского, не стали слушать. Он, конечно, был беспринципным популистом, но все же в его словах была доля правды: «Большевизм сделал свое дело, и армия, в значительной своей части отравленная ядом этой пропаганды, не только не спасает свободу, но, оставаясь непасомым стадом, погубит ее».

Дело по развалу армии, начатое Петросоветом и продолженное уже Временным правительством, достойно завершили большевики. Декрет о мире и Декрет о земле вместе полностью уничтожили дисциплину, как и призыв В.И. Ленина к солдатам выбирать «уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет народных комиссаров дает вам право на это» . Большинство солдат просто перестали подчиняться командирам. За ноябрь и первую декаду декабря на Северном и Западном фронтах число оставшихся в строю солдат уменьшилось более чем на 26 %, причем 11 % – это демобилизованные, а 15 % – дезертиры.

Ситуацию, сложившуюся после большевистских декретов, точно охарактеризовал генерал-лейтенант Н.Н. Стогов, который на тот момент занимал пост начальника штаба Юго-Западного фронта и по долгу службы обладал полной информацией по положению в частях. По прямому проводу 27 ноября он сообщил в Ставку: «Мы стоим перед неизбежным следствием, что корпус офицеров и командный состав, терроризированный и фактически лишенный всяких прав, так или иначе вынужден будет оставить армию… Если не будут приняты какие-либо чрезвычайные меры, то при настоящем течении жизни мы идем с каждым днем все ближе и ближе к ужасной развязке, когда дезорганизованная голодная армия двинется в тыл и уничтожит свое же Отечество».

На протяжении всего 1917 г. русская армия разваливалась: дисциплина сходила на нет, авторитет офицера упал ниже некуда, начались серьезнейшие, системные – совсем по-другому, чем до февраля – перебои с продовольствием. Это был закономерный финал. Никто в феврале 1917 г. не мог представить ситуацию, описанную в телеграмме Совета солдатских депутатов III армейского корпуса от 14 января 1918 г., подписанной его председателем Вольфсоном: «Положение Корпуса трагическое. Уже три дня как солдаты не получают хлеба. Надеяться на прибытие хлеба нельзя… Даже если допустить, что хлеб будет, получать его невозможно… Помимо всего распространяется сыпной тиф, который ввиду массового падения лошадей находит благоприятную почву для развития… Солдаты массами уходят, удержать их нет сил….Принуждены будем распустить весь Корпус, ибо не можем взять на себя моральной и физической ответственности».

Это была точка, которую февралисты и большевики поставили в многовековой истории русской армии, армии-победительницы, одержавшей великие победы от Куликова поля, Полтавы, Бородина до Шипки, Сарыкамыша и Луцка. Новому миру не нужна была старая, овеянная традициями армия, не нужны были царские генералы и офицеры. Не нужна была победа над Германией в Первой мировой войне, не нужны были Черноморские проливы и Червонная Русь. Ему нужен был хаос и возможность сеять свои античеловеческие идеи по всему миру. Хаос он получил в полном объеме...

На первый взгляд может показаться, что развал армии в 1917 г. имел исключительно политическое значение, и его результатом стало лишь поражение большевистского правительства в Первой мировой войне. Но это совсем не так. Несмотря на то что у большевиков было, казалось бы, вполне достаточно времени на формирование новой – «рабоче-крестьянской красной» – армии, несмотря на то что постоянно проводились военные реформы, выросла плеяда красных командиров, результат этой деятельности стал трагичным: катастрофа 1941 г., не имевшая аналогов в истории страны. Историки будут постоянно возвращаться к поиску причин этих поражений. И одной из них было именно разбазаривание военных кадров, воспитанных в вековых традициях побед русского оружия, в 1917-м и последующих годах. Это особенно хорошо видно, если сравнить высшие командные составы Красной и немецкой армий на 22 июня 1941 г.

Красная армия.

Среди четырех командующих фронтами не было ни одного кадрового офицера, то есть человека, получившего в мирное время полное военное образование, закрепленное затем на строевой и штабной службах. Из них один был офицером военного времени – прапорщиком (командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Ф.И. Кузнецов), один – старшим унтер-офицером (командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов), один – военным фельдшером (командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос), и, наконец, еще один (командующий Северным фронтом генерал-лейтенант М.М. Попов) вообще в Русской императорской армии нес службу и в Первой мировой войне не участвовал.

К ним можно добавить трех высших руководителей: наркома обороны СССР маршала Советского Союза С.К. Тимошенко, начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г.К. Жукова и замнаркома обороны маршала Советского Союза Г.И. Кулика. Тимошенко и Жуков закончили Первую мировую войну унтер-офицерами, Кулик – прапорщиком, т. е. офицером военного времени. Из 14 командующих армиями семеро были офицерами военного времени, трое – унтер-офицерами, один – рядовым, двое – в войне не участвовали, и только один (командующий 8-й армией генерал-майор П.П. Серебряков) – кадровым офицером, да и то с оговоркой, что корнета он получил в 1916 г., т. е. во время войны.

Вермахт.

У немцев ситуация была диаметрально противоположной. Из трех командующих группами армий (генерал-фельдмаршалы Г. фон Рундштедт, Э. фон Лееб, Ф. фон Бок) все были кадровыми офицерами и все закончили Первую мировую войну в звании майора Генерального штаба. Их четырех других высших командиров – главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал В. фон Браухич, начальник Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал В. Кейтель, начальник Генштаба сухопутных войск генерал артиллерии Ф. Гальдер и начальник Штаба оперативного руководства генерал А. Йодль – первый окончил войну также майором Генштаба, двое следующих стали капитанами Генштаба, последний – обер-лейтенантом Генштаба. Опять же все – кадровые офицеры.

Та же ситуация и с командующими армиями: здесь все из 11 генералов были кадровыми офицерами еще до Первой мировой, все закончили войну капитанами, причем 10 – капитанами Генштаба, и только один командующий 16-й армией, генерал Э. Буш, хотя и был кадровым офицером и капитаном, но не был причислен к Генштабу.

Результат был закономерен: нельзя разрушить военные традиции, уничтожить кадровый офицерский корпус, а затем успешно противостоять агрессии. Понадобились десятки и сотни тысяч жизней солдат, чтобы высшие командиры уже в полевых условиях приобрели столь нужный им военный опыт, тот самый, который ранее получали в силу традиций и в мирное время.